Снегопад, начавшийся ещё с вечера, к утру превратился в настоящую метель. Небеса поглотили сибирский город, утопив его в непроходимых сугробах. Дороги и тропинки исчезли, будто и не было их вовсе. А скалистые усыпанные лиственницами склоны, расположившиеся вдоль замёрзшей реки, стали ещё опаснее.
Даже величественные кедры, стоящие особняком, повинуясь стихии, трещали и звенели, ударяясь тяжёлыми посеребренными кронами, что уже говорить о тонких берёзках, низко наклонившихся к снежным заносам.
И только многовековой вяз, загораживая метровым стволом кустарники барбариса, отважно боролся с бурей, рассекая морозный воздух мощными ветвями.
Температура за окном, продолжая понижаться, стремилась к рекордно низкой, и сквозной ветер, пробиваясь сквозь щели ветхих деревянных стен, выдувал остатки спасительного тепла, шурша страницами лежащей на столе книги.
Здесь, на родине северных оленей и грациозной рыси, где лето заливает дождями, а зимы бесконечны, уже третий год предпринимал попытки выжить её автор.
Проснувшись от удушающего кашля, он почувствовал, как пробирающий до костей холод, вонзается в него мелкими иголками. Ноги свела судорога. Эта нестерпимая боль хоть и появлялась внезапно, но была вполне предсказуемым следствием переохлаждения.
Пятый год борьбы с прогрессирующим туберкулёзом последней стадии и суровые климатические условия Сибири не внушали ему оптимизма. Последний месяц выдался особенно тяжёлым. Болезнь расползалась и множилась в теле. И хоть под рукой была чудотворная микстура одесского профессора Меерсона «Мускулен», при отсутствии сытой, жирной пищи и тепла, даже это средство давало лишь временный эффект.
Он корил себя за то, что уже давно ничего не писал, за апатию, непрочитанные и оставленные без ответа письма, за высохшие чернила и покрывшуюся толстым слоем пыли тетрадь с набросками новой повести об Одессе.
А ещё ужасно хотелось ощутить аромат слегка подгоревшей корочки белоснежного украинского хлеба, почувствовать привкус жареного сочного мяса и стекающего по пальцам жира. Он так давно не ел вдоволь. И от этих мыслей желудок отозвался жалобным урчанием.
За долгие годы он выучил повадки болезни, и вернувшееся чувство голода не могло его не радовать. Однако предпринятая попытка встать с кровати, не дала результата. Сил хватило только на то, чтобы слегка приподняться. От бессилия он упал на подушку. В этот момент он почему-то вспомнил, как ужаснулся вчера, увидев своё отражение.
Из зеркала на него смотрел незнакомец со впавшими щеками и заострившимся подбородком. Прозрачная кожа истончилась, и едва скрываемая жидкой щетиной, казалась искусственной.
Но больше всего его тревожило, что мать круглосуточно находится рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки, и в любой момент болезнь может подобраться к ней. А пространство в два шага в ширину и три с половиной в длину, не оставляло им иного выхода, кроме как оградить его кровать перегородкой. И места стало ещё меньше.
Только вошедшее в этот импровизированный лазарет окно, давало ему возможность любоваться сине-голубой извилистой полоской мелководной реки Каменки, и кустом облепихи, усыпанным до самых заморозков яркими желто-оранжевыми ягодами.
Укрывшись одеялом с головой, он попытался сделать звук, издаваемый остатками легких, менее громким, понимая, как раздражают соседей эти бесконечные приступы.
В такие минуты ему казалось, что вместе с ним содрогается весь дом, и все проживающие здесь семьи, будто погребённые заживо, как и он в свои тесные сырые комнатушки, пропитавшееся затхлостью плохо отапливаемых помещений и зловонием немытых тел.
После появления на двери его квартиры таблички с надписью «Член Союза писателей А.В. Козачинский», через тонкие стены до него доносились обрывки фраз соседей о том, какая знаменитость живёт с ними рядом. Это, несомненно, тешило его самолюбие. Но состояние не облегчало.
За стеной сработали механические часы. Кукушка пропела пять раз. Совсем скоро коридор наполнится голосами, детским криком, шагами и стуком дверей.
Ну а пока он старался забыть сновидение, своей реалистичностью способное испугать любого, далеко не малодушного человека. Лихорадка, уложившая его в постель, частенько играла с сознанием, затягивая в воронку хаотично всплывающих воспоминаний и кошмаров.
Досада овладела им. В юности он мечтал, что, когда-нибудь выйдя из собственного домика, будет гулять среди цветущего сада и пить чай под пенье птиц.
Но всю свою недолгую жизнь он был обречен переезжать с одной съемной комнаты на другую, из больницы в санаторий и опять по замкнутому кругу. И теперь он за тысячи километров от родного города в эвакуации и не видит конца и края этим скитаниям.
Отец предательски оставил их, и ему, как единственному кормильцу в семье, пришлось бросить учёбу, и, устроившись в охрану, работать сутками. Они перебивались пайками и грошовой зарплатой. А в 18 лет он возглавил отделение милиции в одном из районов Одесской области, ничего не имея за душой, кроме жажды справедливости.
Но и там её не оказалось. Его опять предали, и, разочаровавшись в системе, он сбежал, прихватив зелёный фургон, лошадь и муку из склада вещественных доказательств, а потом и вовсе сошёлся с бандой, принимая участие в налётах и разбойных нападениях.
Извечные спутники: болезни, голод и хроническое безденежье не оставили его даже тогда, когда началась новая литераторская жизнь. Журналистика и писательское мастерство не приносило достатка, лишь моральное удовлетворение. Если бы не помощь близких друзей, было бы совсем туго.
Но они ушли, ушли очень рано и трагично. След в след. Илюшу съел туберкулёз лёгких. А Женя погиб в авиакатастрофе, выполняя редакционное задание. Было нечто символичное в том, что обоим было столько же, сколько ему сейчас, тридцать девать. Судьба всё решает по – своему. Её логика непредсказуема. Кому как не ему, запертому в больном теле, не знать об этом.
И лишь неиссякаемое воображение, стирая грани между прошлым и будущим, спасало от хандры, воскрешая чувства и давая возможность счастью хоть на миг, но проскальзывать в серые будни.
Вглядываясь в темноту, он мысленно перенес себя на улицу Базарную, представив, как опьянённый сладким ароматом цветущей акации, быстрым и уверенным шагом приближается к условному месту. Там уже ждёт его Елена. Огненно рыжие волосы, спадающие на острые плечи, оттеняют сочную зелень глаз, отражающих солнечные блики одесской весны.
Вспоминая, как бравировал перед ней своими сомнительными подвигами, которых к 19 годам накопись немало, он улыбался, думая каким смешным, вероятно, выглядел в её глазах. Ведь она была старше и гораздо мудрее.
Он писал ей стихи. А она играла на фортепиано, виртуозно бегая по клавишам длинными тонкими пальцами, и мелодичный голос сочился сквозь ноты, проникая в самые неприступные закутки его внутреннего мира.
Мать отчаянно прикрывала их историю от ревнивого мужа, но безрезультатно.
Нет. Не было сцен и кулацких боёв. Его просто отдали в руки милиции, как организатора и руководителя банды, вероломно заманив в ловушку.
А когда он сидел в застенках в томительном ожидании приговора, переполненная нежности переписка придавала его постной арестантской жизни смысл, оберегая от непоправимого. Письма, получаемые от Елены, он помнил наизусть.
И если бы не настойчивость Кульберга, совсем молодого защитника, запомнившегося острым умом, его расстреляли бы ещё тогда, в 1923. Один только рассказ о намерении украсть лошадей, чтобы перейти на сторону Врангеля гарантировал неминуемую гибель, не говоря уже о плане по подрывной деятельности на железной дороге.
Пение механической кукушки, спугнув дорогой сердцу образ из прошлой жизни, вернуло его в пустоту.
Забавно, но именно в ДОПРе он проявил впервые свои литературные способности. Там остались его первые читатели.
Он вспоминал, каким окрылённым вышел на свободу. И как больно отомстили ему разбившиеся мечты за чрезмерную самонадеянность.
Последняя встреча с Еленой изменила всё.
-Я всегда смотрела на тебя как на мальчика и поэтому жалела и никогда не любила, – сказала она, и в одночасье разрушила созданный ими обоими мир, как волна смывает построенные на берегу песчаные замки.
Переливаясь через края, тоска не оставила ему выбора. Прощаясь с любимой Одессой, он долго всматривался в толпу суетившихся возле поезда провожающих, надеясь и в тоже время, опасаясь увидеть её.
Он наблюдал, выглядывая из открытого окна, как люди на перроне, медленно отдаляясь, превращались в маленькие точечки.
Не раз он задавался вопросом, как поступил бы, приди она тогда, встреться он с ней взглядом. Уехал бы или остался? А может, стоило бороться за своё счастье?
Ему хотелось думать, что она пришла тогда, и, спрятавшись за газетным ларьком, наблюдала, как железный монстр, поглотив любимого человека, увозит его в неизвестность.
С тех пор прошло больше двадцати лет. Это так много для человеческой жизни и так ничтожно мало для человеческой памяти.
Он смог вычеркнуть её из своей жизни, оборвать все ниточки, ведущие к ней, но так и не вырвал из сердца. По правде говоря, он и не пытался.
Уезжая в другой город, он надеялся, что со временем всё наладится и жизнь его образуется. Но время шло, а жизнь всё не налаживалась.
Так много было замечательных и добрых в его жизни, но ни одна из них не смогла выжечь далёкий образ несчастной любви. И даже сейчас, когда от их «Сашечки», как называли они его, остался один юмор, за тысячи километров в Новосибирск продолжали лететь, ехать на перекладных и трястись в поездах письма с признаниями и откровениями.
Не единожды он начинал писать Елене о своих достижениях, планах, но каждый раз безжалостно разрывал исписанный листок. Он боялся, что не получит ответа, но ещё больше, что она приедет к нему в больницу или санаторий и увидит его в больничном халате, худого, слабого и неопрятного.
Он решил для себя, что лучше, если, читая своим детям его рассказы и повести, она будет представлять своего “Красавчика” сидящим в тени собственного сада за работой солидным писателем. Но отчего же сейчас ему так горько, он понять не мог…
Уже шесть часов, ещё немного и свет пробьется сквозь оконные узоры, освещая убогое жилище.
Чувствуя, что жажда иссушила горло, он потянулся к железной кружке, стоящей на табуретке. Но она уже давно опустела.
Не решившись будить мать, он вновь закрыл глаза, представляя на этот раз, как в заполненном кинозале пройдёт премьера «Зелёного фургона» и он, как сценарист и автор, будет принимать поздравления и купаться в овациях. Рядом он посадит Елену. И в её глазах он увидит восторг, и гордость овладеет им.
Досмотрев фильм до конца, они с Кульбергом, которого он непременно тоже пригласит, переглядываясь, начнут смеяться, вытирая слёзы накрахмаленными белоснежными платочками от того, что в последнем эпизоде всем станет ясно, что главарь банды ни кто иной, как адвокат…
Так и лежал в кромешной тьме, то улыбаясь, то хмурясь, погруженный в мир фантазий и воспоминаний, может быть, планируя сюжеты для будущих рассказов, а может, для собственной жизни бывший милиционер и конокрад.
А тем временем, минутная стрелка, обычно вяло плывущая по циферблату, вдруг прибавила в темпе, словно опаздывая на неизбежно приближающееся важное мероприятие.
За окном начало происходить что-то неописуемое: подхватывая мягкий снег, буря перемещала его из стороны в сторону, создавая волны, проносившиеся по белому покрывалу, словно по морской глади. Стихия выбрасывала свои снежные брызги в маленькое окно, от чего хлипкие стёкла дрожали.
Ему вдруг почудилось, что стены коморки растворились в морозном воздухе, и вокруг лишь скалистый берег 16 станции Большого Фонтана, где мягкие волны, бьющеюся о камни, всхлипывают и пенятся, а безмятежное небо усыпано маленькими облаками, похожими на воздушную вату.
На самом верху он видит покосившийся зелёный фургон с облупленной краской, напоминающий о долгой и изнурительной поездке по непроходимым дорогам. На песке рыбаки готовят снасти и толкают в воду лодки. Знакомые рыжие локоны щекочут лицо, от чего сердце забилось как никогда быстро и легкое блаженство пробежало по всему телу.
Но вдруг погода начинает портиться. Плач чаек становится громче, и небосвод затягивают тяжёлые серые тучи, стремительно накатываясь со стороны моря. Он видит, как мечется в бурлящей воде, разбиваясь о камни, его зелёный фургон. Становится не по себе. И теперь ему чудится, что это не фургон, это он сам терзаемый грязной водой, погружается в бесконечную бездну. Изо всех сил он пытается выбраться на берег, но одна за другой волны накрывают жертву с головой, не давая возможности сделать вдох. Он чувствует сдавливающую боль в груди, и, теряя силы, опускается всё ниже и ниже, уже более не сопротивляясь…
Светало. На кухне затопили печь, и тепло неохотно наполняло оцепеневшие от холода комнаты. Дом стремительно просыпался ото сна. И только из квартиры писателя доносилась оглушительная, роковая тишина…
14 мая 2021 год
Душевно!