(об авторе повести “Зелёный фургон” Александре Козачинском)
7 августа 1923 года в срочном порядке в Верховный Суд УССР (Харьков) была отправлена телеграмма следующего содержания:
«6 августа приговорены к расстрелу политический бандитизм Козачинский Александр Владимирович 20 лет дворянин Орлов Константин Иванович 34 лет подполковник и кулаки Бургард Иосиф Касперович Шмальц Михаил Иосифович 24 лет Келлер Иосиф Яковлевич 27 лет Крафт Карл Иосифович 43 лет
7/VIII 23 г. Председатель уголовного отдела Тишков».
Александр Владимирович Козачинский бывший сотрудник уголовного розыска и будущий автор повести «Зелёный фургон», был обвинён том, что, как главарь банды, состоявшей в общей сложности из 23 человек, организовывал налёты на подворья, склады, мельницы, Ветеринарно-Этапный лазарет 51 конной дивизии, осуществил кражу из камеры вещественных доказательств зерна и муки и всё это в контрреволюционных целях.
Спустя много лет, будучи кандидатом юридических наук, адвокат Александра Козачинского Яков Моисеевич Кульберг напишет, что степень общественной опасности лица и степень опасности совершенного кем-либо преступления невозможно правильно определить без учёта нравственных качеств подсудимого.
Итак, каким же нравственным качествами обладал его подзащитный? Был ил он беспринципным злодеем, или же человеком, попавшим в затруднительное положение?
О детстве Александра Козачинского известно немного. Например, то, что он боялся животных, и из-за постоянных болезней практически всё время проводил в кругу своей немногочисленной семьи: матери и младшего брата.
Всем житейским премудростям его мог бы обучить отец, служащий конторщиком в редакции газеты, но родители рано разошлись, и все хорошие воспоминания о нём, если таковые и имелись, были вытеснены из кладовой памяти Александра, оставив обиду и разочарование.
Задолго до революции Клавдия Константиновна Козачинская переехала с детьми на постоянное место жителство в Одессу, поселившись в квартире №20 на улице Базарной, 1. С первого класса Александр демонстрировал отличные результаты: хорошо учился, увлекался музыкой, чтением и рисованием.
Бесконечная смена властей в южной пальмире, разруха и растерянность, покалечившие не одну судьбу, все перевернули в семье Козачинских. Клавдия Козачинская, по сокращению штатов потеряла работу, и Александр, будучи шестнадцатилетним гимназистом, учащимся 7-ого класса, как единственный кормилец, 14 июня 1919 года поступил на должность караульного при Обозной Мастерской Военгаза. Когда совмещение работы и учёбы стало совсем невозможным, он прощается со школьной скамьей.
Иван Бунин, пребывая в этот период в Одессе, 10 июня 1919 г. сделал в своём дневнике запись следующего содержания: «… у всех с утра до вечера только и разговору, как бы промыслить насчёт еды».
Через неделю после окончательного прихода в город большевиков 27 февраля 1920 года Александр Козачинский поступает на службу в канцелярию Губернского Потребсоюза. И не смотря на нехватку времени и средств, умудряется какое-то время учиться в политехникуме.
Однако жизнь внесла свои коррективы в планы Александра, окончательно поставив крест на его учёбе.
По данным Адресной и справочной книги, вышедшей в 1924 году, население Одессы в 1920 году составляло 454,2 тыс. человек. Биржа труда (Торговая,4, дом Руссова) при этом буквально осаждалась несколькими тысячами, «чающими» службы. Безработные регистрировались по следующим секциям: интеллигентного труда, медико-санитарии, общая канцелярия, статискика, стол приёма заказов.
Возможно поэтому для многих служба в уголовном розыске в 1920 г. рассматривалась как способ выживания, обеспечивающий сотрудников небольшим доходом и пайком.
За недостатком кадров, в милицию набирали кого попало. Безграмотность и пьянство среди сотрудников были в порядке вещей. Многие из них попадались на кражах из камер вещественных доказательств, где хранилось все: начиная от круп, картошки и табуреток, заканчивая юбками и поношенными телогрейками.
Обеспечение правоохранителей канцелярскими принадлежности и предметами первой необходимости было настолько удручающим, что протоколы нередко писали на обратной стороне документации, составлявшей некогда архивы судов, жандармерии, банков или на огрызках газет.
Цейхгаузы были завалены всевозможными вещами и продуктами, лежащими по несколько месяцев, а книги вещественных доказательств велись самым беспорядочным образом.
Небезынтересно, что приказом № 246 оп Одесской уездной Советской рабоче-крестьянской милиции от 20 ноября 1920 года в качестве временной меры, была введена натурально – премиальная система снабжения милиции в размере 5 % отчислений от конфискованного по постановлениям о спекуляции имущества.
При этом отдельные сотрудники были настолько «добросовестны», что помимо оружия, патронов и прочих запрещённых предметов, изымали предметы домашнего обихода вплоть до котелков, и более того, самовольно производили реквизицию продуктов питания. Одним словом, грабили.
В качестве примера можно привести весьма показательный случай, зафиксированный в протоколе 26 ноября 1920 г., составленном заведующим 2-м розыскным пунктом Одуездугрозыска т. Суховым. Из документа усматривается, что, заметив на улице неизвестную женщину с мешком на спине, которая заходила в каждый двор и предлагала «немцам» свои вещи в обмен на продукты питания, заведующий Сухов «мешочницу» Соню Вайсман задержал, как спекулянтку, и вместе с обнаруженными вещами «передал на распоряжение Начальнику Отделения».
Задержанная объясняла, что, так как денег на покупку еды в городе не хватает, она пришла в село, чтобы обменять не неё свои личные вещи. В описи, составленной в присутствии самой задержанной, понятых и сотрудника угрозыска, были перечислены куски материй, «рубахи мужские старые» и спичечные коробки. Вот и вся спекуляция. По аналогичным же протоколам изымали «спекулятивную» муку, зерно и прочие запасы у сельского населения, пытавшегося обменять продукты в городе на обувь и одежду.
Таким был уголовный розыск на заре строительства коммунизма.
И кто знает, как сложилась бы судьба семьи Козачинских, найди Александр любую другую работу? Возможно, что ничего того, что постигло его в последующей его жизни, с ним бы и не произошло, но, заполнив анкету, учётную карточку и подписав обязательство прослужить не менее 6 месяцев, 25 августа 1920 года он поступает на службу в уголовный розыск на должность деловода в 1-й район Одесской уездной рабоче-крестьянской милиции.
Юношеский максимализм, сквозящий во всех поступках А. Козачинского, выросшего на книжных историях, проявились с лихвой в период его службы в органах. Он сразу же принимает активное участие в разоблачении и поимке банд, которыми в избытке наградили Одессу революция, Гражданская война и послереволюционный синдром.
26 января 1921 года А. Козачинского назначили на ответственную должность в качестве начальника по уголовно-следственной розыскной части вновь образованного 3-го района Одесской уездной милиции (Одуездмилиции) в с. Севериновка.
Интересно, что в период службы в 3-ем районе 10 мая 1921 года им был составлен протокол по делу о краже зелёного фургона и двух лошадей с упряжью. Материалы по делу были переданы Народному судье 3 участка 19 мая 1921 г., в связи с чём, в книге протоколов 3-го района Одуездмилиции сотрудник Янчар записал: «к розыску лошадей и похитителей приняты меры».
А вот расследование дела Бельчанкого исполкома, оказалось переломным в карьере и судьбе А. Козачинского.
Дело касалось изобличения в совершении должностных преступлений 8 членов партии. Протокол от 19 апреля 1921 г. на 66 листах и материалы дела были переданы 17 мая 1921 года в следственный розыск Одуездмилиции. Председатель исполкома и заведующий распределением скота были Козачинским арестованы, а в отношении других «сознательных» граждан были применены подписки о невыезде.
Однако после прибытия арестованных в Одессу, их благополучно отпустили, а Козачинский вместо поощрения за раскрытие преступления, был награждён 3-мя годами концлагерей за «дискредитацию власти». 18-ти летний милиционер тогда не знал, что лозунг о «равенстве и братстве» не распространяется на членов партии.
Как иронично заметил Джордж Оруэлл «…Все животные равны. Но некоторые животные более равны, чем другие».
Попав под амнистию, он совершает чудовищную ошибку, возвратившись на службу в органы. С 1 января 1922 г. Козачинского зачислили агентом 1-го разряда в 1-й район Балтского уезда.
Новым начальником Александра оказывается некий Ипатов, «бывший извозчик и пьяница», как он сам его называет,вообразивший себя хозяином уездных земель и крестьян. Обкладывая данью население, начальник милиции вовлекал в свою преступную деятельность всех сотрудников.
Хотя можно ли было ожидать от подобного субъекта иного поведения? Ведь чем ниже порог социальной ответственности человека, тем деспотичнее он становиться, получая в руки неограниченную власть над другими людьми. В этом вся «прелесть» революции, поднявшей на поверхность бурлящей волной из самых нижних слоёв общества исключительную тину.
Как в дальнейшем объяснял сам А. Козачинский, давая показания в ходе судебного заседания, он принял для себя решение более не противиться системе, очень уж было свежо в памяти Бельчанское дело с его избирательным правосудием и несправедливым приговором, тупой болью отдающееся в области солнечного сплетения.
Он вливается в мирок всеобщего бардака и взяточничества. И единственным человеком, с которым Александру удаётся сдружиться, становится сослуживец по фамилии Феч.
Скрывающийся от властей за контрреволюцию «белый» офицер и заместитель Козачинского по службе разительно отличался от остальных сотрудников, как интеллектом, так и чувством юмора. Он рассказывал о немецком восстании в Стразбурге (Кучурганы), о причинах, вызвавших волну негодования населения. Одним словом, обладающему живым воображением Александру общество беглого «белого» офицера было интересно.
Вместе с тем, чувствуя, что дальше принимать участия в творимых бесчинствах он не может, Александр просит начальство о своей отставке. Поскольку лишиться одного из немногих грамотных сотрудников начальник не спешит, в марте 1922 года А. Козачинский самовольно оставляет службу, для чего крадёт со стола соответствующий бланк и подделывает акт о своей отставке.
В отместку Ипатову, Феч и Козачинский забирают из камеры вещественных доказательств (Цехгауз) полученную начальником от мельников взятку в виде муки и зерна, намереваясь отвезти их в знакомую деревню, чтобы раздать бедствующему населению (из показаний А.Козачинского).
Однако в скором времени, беглецы попадаются в руки милиции, «ипатовскую» муку отбирают и даже собираются препроводить арестованных вместе с вещественными доказательствами в Тираспольское Госполитуправление (Г.П.У.), но, поскольку ценный продукт был растаскан местными милиционерами по домам, то отправлять в Тирасполь было не с чем. Не искать же вещественны доказательства по домам и казанкам сотрудников, в самом деле.
Следует заметить, что практика растаскивания вещественных доказательств по своим домам сотрудниками милиции была довольна распространённой. Так, например, в своём докладе народный судья 4-го участка Середенко, Камера которого располагалась в г. Вознесенск жаловался, что милиция доставляет вместо самогона запечатанную чистую воду, а арестованные сбегают, не дойдя до ДОПРа.
Таким образом, через шесть дней Козачинского отпускают, и, что самое интересное, продолжают усиленно разыскивать за кражу муки из Цейхгауза. Это обстоятельство в дальнейшем сыграет в его уголовном деле если не решающую, то и не последнюю роль.
В 1922 году засуха, продразвёрстка, реквизиции и грабежи медленно и мучительно убивали население города и деревень.Найти работу и пропитание беглому сотруднику уголовного розыска было просто негде.
Сначала он скрывается у знакомых немецких колонистов в с. Стразбурге, затем на хуторе, где обрастает новыми знакомствами, среди которых оказываются два жителя с. Страсбург Иосиф Бургарт и Михаил Шмальц, скрывающиеся от милиции из-за учинённой расправы над «красными».
Итак, небольшая группа из бывших хлебопашцев и беглого милиционера, блуждая по степи без крова и еды, решаются на кражу гусей, и голод на какое-то время отступает, но не далеко. Далее небольшая организация начинает совершать кражи овец, коров, лошадей, муки и прочих продуктов.
Адвокат Я.М. Кульберг по прошествии многих лет в одной из своих статей отмечал, что мотив преступления непосредственно связан с волевым действием человека, и побуждения человека, толкающие его на совершение тех или иных действий, могут быть вызваны стремлением достигнуть высокой цели… но они могут определяться и примитивными желаниями либо органическими потребностями.
И, объясняя в суде своё участие в кражах, А. Козачинский акцентировал внимание суда на том, что в тот период и в сложившейся ситуации это был единственный способ не умереть от голода.
А о голоде 1922 года и его последствиях в Одессе наглядно говорят цифры. Так, только по официальным данным по состоянию на 15 марта 1923 года, численность горожан по сравнению с 1920 годом уменьшилась почти на 40 %, и составляла 299,148 тыс. человек.
В этот период состоялось знакомство А. Козачинского с начальником Ветеринарно-Этапного лазарета 51 конной дивизии Константином Орловым.
Тридцати четырёх летний образованный и наделённый талантом лицедея, каким владеют разве что артисты, да и то не все, Орлов без особого труда расположил к себе выросшего без отца, слабого здоровьем и вынужденного с детства бороться за выживание Козачинского, разглядевшего в новом знакомом, по видимому, родного человека, по-отечески опекающего его. Он быстро попал под влияние авантюриста, представлявшегося князем Шаховским, и безапелляционно доверился ему.
Наслушавшись рассказов о Врангеле, о героических подвигах Орлова-Шаховского, Козачинский заряжается идеей «контрреволюции» и строит планы как организует крушение бронепоезда, догонит части Врангеля и вступит к нему на службу.
Воодушевлённый сказками старшего наставника, он принимает активное участие в налёте на Этапно-Ветеринарный лазарет 51 дивизии, находящейся некогда в безграничном ведении Орлова (из показаний А. Козачинского). (Не идти же к Врангелю с пустыми руками).
Налётчики, однако, кражей лошадей не ограничились…
Желая побольнее ужалить, они оставили на месте совершения преступления написанный рукой А. Козачинского «пасквильный» акт об изъятии лошадей. Ниже предлагается дословное извлечение из этого акта:
«….комиссией по разгрому несчастных частей 51 дивизии постановили всех хороших лошадей, где только последние отыщутся -изъять и копии актов оставлять для красной сволочи.
Изъятие производить в присутствии всех членов Р.К.И. (редкой комиссии идиотов) в чём и подписываемся.
Председатель комиссии Подконяйлов
| Герб УССР |
Члены Коній Хвіст
Продавайлов
С подлинным верно
Секретарь Подмахайлов».
Как ни странно, содержание акта придало уголовной деятельности налётчиков оттенок контрреволюционности и обеспечило их в дальнейшем расстрельной 58 статьёй УК УССР 1922 года.
В следственных органах пришли к выводу, что по стилю и почерку оставленный бандитами акт, составлен лицом хорошо знакомым с деловодством, но при сличении почерков виновного установить тогда не удалось.
Почерк Козачинского совершенно случайно узнал сотрудник уголовного розыска Янчар, когда пересматривал дела, ранее пребывающие в ведении А.Козачинского.
Но это было чуть позже, а пока сводки уголовного розыска раздражали руководство сообщениями о некой банде, нападавшей преимущественно на военные части и совхозы, и, по данным органов, состоявшей на 95% из бывших кулаков.
Для того чтобы трудолюбивые, богобоязненные крестьяне променяли спокойную жизнь, распланированную от посевной до посевной, на бандитскую романтику, нужны были очень веские причины.
Расстреливая и грабя, власть дискредитировала себя в лице землепашцев, отобрала у них будущее, реквизировала смысл жизни. А жизнь, лишенная смысла много не стоит. Она уже ничего для них не стоит, и, униженные, ограбленные, обречённые на голодную смерть люди или лишаются рассудка, или сводят счёты с жизнью: со своей или с жизнью обидчиков.
Бургарт и Шмальц выбрали последний вариант, казнив тех, кто убивал их родственников и соседей, грабил их дома, обрекая детей на чудовищные страдания.
К счастью, при совершении налёта на Ветеринарно-Этапный лазарет 51 дивизии, наганы использовались исключительно для устрашения.
Спустя два месяца уголовный розыск вычислил и задержал К.Орлова как организатора налёта на Ветлазарет, выяснив также, что тот на протяжении долгого времени, по поддельным документам выдавал себя за ветеринара и создал целую схему по сбыту лошадей и сдаче их в аренду крестьянам.
Надеясь спастись и избежать наказания, последний всю вину за организации налётов переложил на Александра, выдавая его за главаря банды в надежде избежать наказания. Именно Орлов также помог осуществить задержание Козачинского по разработанному уголовным розыском плану.
Учитывая, что в соответствии с постановлением ВУЦИК от 18 января 1922 года “О уголовном бандитизме» дела о разбоях и грабежах были изъяты из ведения Народного суда и переданы на рассмотрение ревтрибуналов по военному отдела, дело № 57 было начато Ревтрибуналом 05.09.1922 г.
Задержание А. Козачинского было произведено милиционерами Дижевским и Домбровским 13 сентября 1922 года на квартире К. Орлова. По показаниям Дижевского, А. Козачинский в момент задержания был вооружён, но оружие не применил.
9 октября 1922 года, рассмотрев дознание № 1663 по делу о бандитской организации Бургарта, Шмальца, Козачинского и Орлова, заместитель Начодуездугрозыска в своём заключении записал «принимая во внимание, что дело носит явный политический характер … полагал бы: направить таковое вместе с имеющимися по делу арестованными и вещественными доказательствами на рассмотрение О.Г.П.У.».
Так дело о краже гусей, домашнего скота и лошадей перешло в разряд, подрывающего социалистический строй.
Не взирая на оказанную органам услугу по задержанию Козачинского, К. Орлов отправился в ДОПР №1 одновременно с Александром в прохладный ноябрьский день 1922 года.
Среди дознавателей по делу Казачинского, получившим за его задержание денежную премию, был и Евгений Катаев (Евгений Петров), будущий известный писатель.
Долгое время существует красивая легенда о том, как милиционер Евгений Катаев ценой собственной карьеры спас друга детства конокрада Александра Козачинского от смерти.
Однако одесский краевед Наталья Панасенко выяснила, что история про их детскую самоотверженную дружбу не более чем выдумка, и что познакомились Козачинский и Катаев уже, будучи сотрудниками уголовного розыска в с. Мангейм.
Через неделю после задержания членов банды, вступил в силу Уголовно-процессуальный кодекс УССР, который предусматривал, что допуск защиты по делам, рассматриваемым в ревтрибуналах, был необязательным и разрешался каждый раз в распорядительном заседании в зависимости от важности дела, доказанности преступления или особого политического или общественного интереса дела.
Кроме того, ревтрибунал мог не допустить защитника, если признавал данное лицо несоответствующим для выступления по данному делу.
Так жизнь А. Козачинского и других членов банды, учитывая собранные по делу прямые и косвенные доказательства и их признания, впервые оказалось под угрозой.
Александр морально был готов к самому худшему. Допрашиваемая в качестве свидетеля Галина Селестиновна Пуришкевич (жена Орлова) призналась, что по просьбе Козачинского передавала ему морфий, для того чтобы он мог воспользоваться им, когда его приговорят к расстрелу.
К счастью для участников банды на момент передачи уголовного дела в суд 09.06.1923 р., вступившее в силу положение «О судоустройстве УССР» от 16.12.1922 г., в рамках начавшейся судебной реформы, предоставляло им право на защиту.
Санкции, вменяемых А. Козачинскому, И. Бургарту, К. Орлову, К. Крафту и М. Шмальцу, как главарям банды, статей УК УССР, предусматривали высшую меру наказания – расстрел, а прокурор, разделяя всех подсудимых на группы, отнёс вышеперечисленных к самой опасной.
Таким образом свой двадцатилетний юбилей А. Козачинский отметил в ДОПРе №1 Губсуда, а ровно через месяц 16 июля 1923 года Губернский суд приступил к слушанию нашумевшего дела №414 о бандитизме и контрреволюции.
Дело слушалось в составе одного судьи и двух народных заседателей. Председательствующим по делу был партийный работник, заместитель председателя Губсуда по уголовному отделу Тишков Семён Яковлевич.
Поскольку партия требовала самого сурового наказания для кулацких элементов, для оказания помощи прокурору в виду определённого политического значения процесса Губкомом КПУ и Губпрофсоветом в качестве общественного обвинителя был командирован ни кто иной, как заместитель председателя Президиума коллегии защитников Курс М.Л. (!).
Защитником же Александра по просьбе Клавдии Константиновны Козачинской стал 26-летний одесский адвокат Яков Моисеевич Кульберг.
Известно, что Я.М. Кульберг вошёл в первый состав коллегии защитников, образованной при Одесском Губернском суде 2 марта 1923 года.
Его анкетные данные, равно как и данные остальных первопроходцев коллегии, не сохранились. Однако имеющиеся публикации в научных изданиях, учебное пособие «Преступления против правосудия» свидетельствуют о широкой эрудиции, отточенной логике построения аргументов, и, разумеется, о глубоких познаниях в области юриспруденции, философии и психологии.
Других организаторов и членов банды защищали члены одесской коллегии защитников Абрамм Маркович Дыховичный, Яков Борисович Бродский, Фёдор Израильевич Едвабный, Борис Ефимович Шрайбер (бывший присяжный поверенный, литератор), Михаил Борисович Цвиллинг (бывший присяжных поверенный) и Александр Данилович Поповский.
Незамедлительно после вступления в дело Яков Моисеевич составляет ходатайство о вызове в качестве свидетелей ряда лиц. Так, были вызваны для дачи показаний председатель губернской распределительной комиссии Ройх, старший помощник начальника дома общественных и принудительных работ (ДОПР) №1 при Губсуде Матяш Л.И.
Следует отметить, что на тот период процессуальные документы, составляемые защитниками по делу, вплоть до кассационных жалоб, как правило, подписывали сами подзащитные. Поэтому имеющиеся в материалах уголовного дела, напечатанные на машинке ходатайства и заявления, были подписаны самим А. Козачинским, а не Кульбергом. Возможно из-за этого и сложилось мнение о пассивной роли защитника в суде.
Небезынтересен и тот факт, во второй половине 1923 года Губернский суд предпринял попытку обязать членов коллегии защитников подписывать процессуальные документы.
Но на общем собрании 27 сентября 1923 года присутствующие члены коллегии выразили решимость обжаловать в Верховный Суд постановление Пленума Губсуда, обязывающее защитников подписывать составляемые ими прошения и кассационные жалобы.
Итак, интерес к уголовному делу был повышенный. Зал заседания был переполнен судейскими работниками, а также многочисленной публикой.
В газете «Известия», ежедневно извещавшей о ходе судебного процесса, отмечалось, что «как по характеру деятельности, так и по личности главарей,- видно, что эта организация являлась не только уголовно-бандитской шайкой, но преследовала цели и чисто контрреволюционного характера».
Поэтому Я.М. Кульбергу необходимо было подготовить своего подзащитного к даче показаний в судебном заседании, схематично разбив их на несколько блоков, гармонично сменяющих друг друга, и, при необходимости, повторяющихся.
Оставаясь в тени, словно выдающийся композитор разложил он по нотам чувства и поступки своего подзащитного таким образом, чтобы последний, будучи человеком, безусловно, талантливым, виртуозно исполнил самую судьбоносную симфонию в своей жизни.
Как настоящий мастер слова начинает свою речь Козачинский, искусно подбирая выражения, создавая настолько живые образы, что создаётся ощущение присутствия при происходивших событиях и сердце сжимается от несправедливости, бедствий и разочарований, сломавших нравственные устои молодого человека, оказавшегося на волосок от смерти по собственной глупости и чужому коварству.
С теплом и нежностью говорит он о своей матери Клавдии Козачинской, с наивным благородством вспоминает он Галину Пуршикевич (Орлову), с обидой – о своём до недавнего времени друге и наставнике К.Орлове и с уважением и достоинством- о сотрудниках милиции, задержавших его.
Вероятно по совету защитника, Козачинский начинает свою речь с повествования о достижениях во время службы в милиции и о приговоре, вынесенном в отношении него, из-за того, что в ходе следствия он вышел на взяточников среди членов коммунистической партии и посмел привлечь их уголовной ответственности.
Речь шла о деле Бельчанского волостного исполкома. В газете «Известия» об этих обстоятельствах, разумеется, умолчали, язвительно указав лишь, что после поступления Козачинского на службу в угрозыск, он успел «отметиться» и получить обвинительный приговор.
Особое внимание в показаниях А. Козачинского уделяется периоду его службы в Балтском уезде под начальством Ипатова «бывшего извозчика и пьяницы».
Впервые Козачинский акцентирует внимание суда на том, что он совершил кражу не государственного имущества, а взятки, хранившейся в цейхгаузе милиции и, естественно, в книгу государственного фонда не записанной. Учитывая, что он не являлся должностным лицом на момент совершения кражи, А. Козачинский резюмирует: «Я полагаю, что квалифицировать это можно как кражу частных вещей, хранившихся в учреждении».
Именно на эти уточнения, сделанные в судебном заседании, а после указанные защитником в кассационной жалобе, обратил внимание среди всего прочего Верховный Суд, отменяя смертный приговор.
Рассказывая на предварительном следствии о своих намерениях убежать к Врангелю, о совместном с Орловым планировании крушения поезда и об участии в шести кражах и трёх налётах, он вступил в противоречие с другими фигурантами дела.
Однако уже в суде, вероятно по напутствию адвоката, А. Козачинский обращает внимание на то, что каких-либо действительных попыток относительно вступления в ряды белогвардейцев и организации крушения бронепоезда ни с его стороны, ни со стороны Орлова и других участников банды предпринято не было.
Остальные подсудимые, в отличие от А. Козачинского, категорически отказывались от показаний, которые давались ими в ходе дознания и предварительного следствия.
При этом защитники Ф.И. Едвабный, А.М. Дыховичный, Я.Б. Бродский, Б.Е. Шрайбер, М.Б. Цвиллинг А.Д. Поповский снова и снова обращали внимание суда на незаконные действия сотрудников уголовного розыска, применяемых при производстве следственных действий, в частности при допросах.
И имели на то все основания. Процессуальные документы и на самом деле составлялись, мягко говоря, неаккуратно. Некоторые протоколы начинал составлять один, а подписывал другой дознаватель, надлежащим образом не были проведены опознания и очные ставки.
Одним словом, в деле умышленно или по халатности, но были допущены такие процессуальные нарушения, которые обнуляли результаты всех производимых следствием мероприятий.
Подсудимые в судебном заседании жаловались на то, что Евгений Катаев принуждал их к даче показаний и для этого специально спаивал и пил сам, да так, что, не заканчивая допрос, засыпал, и продолжать допрос приходилось другому дознавателю.
Кроме того, подсудимые немцы жаловались, что в ходе допроса, они, плохо владеющие не только грамотой, но и русским языком, не знали, что именно подписывают, так как прочесть написанные Катаевым показания они не имели возможности.
Не критиковал Евгения Катаева, пожалуй, один Яков Кульберг. Возможно от того, что его подзащитный дружил с Е. Катаевым и вступился за него перед судом, отрицая выдвинутые против него подсудимыми, а более всех Орловым, обвинения. А уполномоченный 1-го района уголовного розыска Е. Катаев, в свою очередь, подчёркивал большую роль Козачинского в раскрытии преступлений организации.
Вызванный по ходатайству защиты свидетель старший помощник начальника ДОПР №1 Матяш Л.И., заверял суд, что А. Козачинский может исправиться, и что последний начал принимать участие в издании газеты, писал юмористического, политического характера статьи.
Другой свидетель защиты – уполномоченный 3-го района уголовного розыска Одуездмилиции Дижевский подчёркивал на суде искренность показаний Александра и подлость со стороны К.Орлова, принимавшего участие в его поимке. Кроме того, Дижевский утверждал, что Козачинский не производил впечатление контрреволюционера, а скорее являлся «фантазёром».
По-мнению адвоката, показания таких незаинтересованных, а потому, заслуживающих доверия свидетелей, могли стать шансом для Козачинского избежать расстрела, в случае если его всё-таки признают виновным по ст. 58 УК УССР. Поскольку ч.2 этой статьи предусматривала возможность понижения наказания от высшей меры до лишения свободы на срок не ниже пяти лет со строгой изоляцией и конфискацией всего имущества при наличии смягчающий обстоятельств.
Я.М. Кульберг в отличии от других защитников, был связан не только признанием его подзащитного во всех эпизодах, но и тем, что все его свидетели – сотрудники уголовного розыска и ДОПРа, и потому в защитительной речи он делал акцент преимущественно на нравственных качествах Козачинского, характеризуя его как молодого, неопытного, слабохарактерного человека, все время попадавшего под чужое влияние.
Во всяком случае именно эта часть речи была напечатана в «Известиях», наряду с иными не в полном объёме воспроизведёнными речами других защитников: Ф.И. Едвабного, А.М. Дыховичного, Я.Б. Бродского, а также общественного обвинителя и по совместительству заместителя председателя Президиума коллегии защитников Курса.
Суд, опираясь лишь на «пасквильный» акт об изъятии лошадей, усмотрел в уголовной деятельности пятерых участников налёта на Ветеринарно-Этапный лазарет 51 конной дивизии контрреволюцию, вменив им ст. 58 УК УССР.
Относительно же самого А.В. Козачинсокого, Губернский суд «на основании данных судебного следствия, актов предварительного следствия и внутреннего убеждения» счёл доказанным обвинения в совершении им преступлений, предусмотренных ст. 58 (организация в контрреволюционных целях вооружённых восстаний или вторжения на советскую территорию вооружённых отрядов или банд, а равно участие в захвате власти в центре и на местах или отторжение части территории УССР), ст. 76 (организация и участие в бандах (шайках) и организуемых бандами разбойных нападениях и ограблениях, налётах на советские и частные учреждения и отдельных граждан, остановке поездов и разрушении железнодорожных путей), ч.1 ст. 113 (присвоение должностным лицом денег или ценностей, находящихся в его ведении в силу его служебного положения), ч.1 ст.114 (получение лицом, стоящим на государственной, союзной или общественной службе, лично или через посредников в каком бы то ни было виде взятки…), ст.180 п. «в» (кража лошадей или крупного рогатого скота у трудового земледельческого населения), ст.180 п. «з» (хищение из государственных складов, вагонов, судов и других хранилищ, производившееся систематически или совершённое ответственными должностными лицами, или в особо крупных размерах) УК УССР 1922 г.
Положение А. Козачинского отягощалось тем, что, согласно справки дактилоскопического кабинета, на момент предъявления обвинения в совершении налетов, он уже находился в розыске за самовольное оставление службы и кражу из Цейхгауза.
13 сентября 1923 года, ровно через год после задержания А. Козачинского, Верховный Суд УССР, расстрельный приговор отменил, направив дело на новое рассмотрение.
Уголовно-процессуальный кодекс УССР 1922 года предусматривал участие защитника только на стадии судебного разбирательства.
На общем собрании членов коллегии защитников 17 февраля 1924 года, Я.М. Кульберг предлагал поставить вопрос об участии адвокатуры в стадиях предварительного следствия и предании суду в связи с регулированием правоотношений адвокатуры и прокуратуры. Однако эта идея не была воспринята и не нашла поддержку у более опытных представителей коллегии. Председатель коллегии защитников Хмельницкий И.А. (бывший присяжный поверенный) счёл, что это «чисто процессуальная проблема».
Судя по содержанию имеющихся в материалах дела заявлений Козачинского и его матери, своего подзащитного Кульберг, скорее всего, не бросил.
Ни подтвердить, ни опровергнуть это предположение сейчас не представляется возможным, так как материалы уголовного дела в 16 томах 4 февраля 1936 года были истребованы помощником облпрокурора Заборовским для направления их в Особый отдел Одесского Облуправления НКВД.
И в настоящий момент в Государственном архиве Одесской области в наличии имеется только 15 томов.
Следует отметить, что при повторном рассмотрении дела из обвинительного заключения исчезли расстрельные ст. 58 и п. «з» ст. 180, а также ст. 113 и 114 УК УССР, и Александру Козачинскому вменяли только кражу скота (ст.180 «в» УК УССР) и участие в организованной банде (ст.76 УК УССР), минимальными санкциями, которых были два года и три года лишения свободы соответственно.
Принимая во внимание, что УК УССР 1922 г. предусматривал включение времени отбытого до суда предварительного заключения в срок лишения свободы, А. Козачинский уже в 1925 году освобождается и переезжает из Одессы в Москву.
Он долгое время занимается журналистикой, в 30-е годы начинает публиковать рассказы и сделавшую его знаменитым повесть «Зелёный фургон».
Однако его история могла бы закончиться совершенно иначе, оставшись лишь на пожелтевших от времени страницах архивного уголовного дела №414, если бы не отправленная 14/9 1923 года из Харькова в срочном порядке телеграмма: «ПРИГОВОР. РАССТРЕЛЬ ОРЛОВА КАЗАЧИНСКОГО ОТМЕНИТЬ», и если бы не «зигзаг его удачи» – Яков Моисеевич Кульберг.
Александр Владимирович Козачинский ( 16.07.1903 г.- 08.01.1943 г.) умер от туберкулёза в Новосибирске, куда был эвакуирован из Москвы вместе со своей матерью Клавдией Козачинской 06.07.1941 г.
Только 05.05.2019 г. на Заельцевском кладбище Новосибирска была обнаружена могила А. Козачинского. Совместными усилиями Одессы и Новосибирска были восстановлены имя писателя на обновлённом надгробии и установлены две мемориальные доски.
Одна из мемориальных табличек, заказанная от лица Всемирного клуба Одесситов Михаилом Пойзнером, содержит надпись «Автору повести “Зелёный фургон” благодарная Одесса».
Яков Моисеевич Кульберг (предположительно 26.05.1897 – 16.06.1967 годы) является автором множества статей, посвященных вопросам мотива совершения преступлений, изучению личности подсудимого, анализа мотива преступления в защитительной речи.
В 1962 году вышла его брошюра «Преступления против правосудия». Одна из защитительных речей Кульберга вошла в первый сборник «Защитительные речи советских адвокатов» 1956 под редакцией М.С. Строговича.
Еще в 1938 году он выступал за отмену соответствующей части ст. 282 УПК, предусматривающая право суда не проводить полноценное судебное следствие и переходить к прениям сторон, если подсудимый признал правильным предъявленное ему обвинение.
Шрайбер Борис Ефимович (бывший присяжный поверенный) умер в 1936 г., а в 1937 г. был включён нерасторопными сотрудниками НКВД в расстрельный список. Шрайбера и порядка 16 юристов, в числе которых был и Шерешевский И.В., обвиняли в участии в контрреволюционной организации.
«Пасквильный акт о краже лошадей» обнаружила и извлечение из него впервые опубликовала на страницах журнала «Дом графа Гагарина» в 2009 г. одесский краевед Наталья Панасенко.
Статья “Удар судьбы или зигзаг удачи” опубликована в “ВЕСТНИКЕ ОДЕССКОЙ АДВОКАТУРЫ” №3-4, 2020 г.
Проделана огромная работа! Спасибо автору за интересную подачу материала!!!